Не видно ни зги. Так можно было охарактеризовать сегодняшнюю погоду. Почти ураганный ветер бесился на улицах, жутко завывал в трубах, с неприятным свистом пробивался сквозь заклеенные окна, а поднятый снег застилал вид из окна, скрывая за собой стоящие напротив здания. Внизу, казалось, всё вымерло, не стояли кареты и повозки, не было даже случайных прохожих. В такую погоду, говорят, хороший хозяин и собаку из дома не выпустит.
  В кабинете Ростоцкого было жарко. Горел натопленный камин, весело потрескивали берёзовые поленья, пламя иногда под порывом ветра пригибалось, разбрасывая по полу искры и снова, словно не желая сдаваться, устремлялось в трубу. В кабинете было накурено. Пепельница уже была заполнена окурками папирос. Привычка постоянно курить на рабочем месте уже стойко выработалась у Владимира, сидящего за бумагами, читающего рапорты и докладные от своих агентов. После ранения Любавин напрочь запретил ему участвовать в задержании и вообще рисковать собой. "Мне нужна ваша голова, Владимир Петрович, а умеющие стрелять у меня найдутся" - в последний раз сказал ему Анатолий Петрович, дав понять, что любые споры по этому поводу закончены.
  - Прохор! Чаю сделай ещё! - скомандовал он своему денщику, решив, что на голодный желудок ему совсем уже не думается. Если раньше он обедать ходил в трактир купца Тестова, то сейчас он предпочитал не отлучаться от работы даже на короткое время. Достал корзину с заботливо завёрнутыми пирожками. Ещё тёплые. Два свёртка. В одном из них татарские треугольники, с картошкой и мясом, их научились печь совсем недавно, и Владимир их полюбил. Если Анатолий Петрович или Павел Антонович намерятся зайти к нему, он прикажет испечь побольше таких треугольников. Ешь их и не замечаешь, как они тают во рту. Во втором свёртке сладкие пирожки, с вареньем.
  - Угощайся, Прохор. - Владимир выложил из корзины два треугольника и два сладких пирожка. Уже седой денщик, ушедший из службы уже после Русско - турецкой войны. Пирожки он не съест, отнесёт своей внучке, Поленьке. Одна она из всей родни и осталась. Владимир не спрашивал, что случилось с её родителями, почему восьмилетняя Пелагея осталась с дедушкой. Знал только, что он души не чает в своей внучке, и что в денщики подался только чтобы баловать свою внучку.
  Владимир прочитал очередной рапорт, не спеша жуя пирог. Один из его доверенных лиц, Крутов, завербованный им после одной из сходок, молодой рабочий на заводе. Поначалу Ростоцкий не очень уж доверял его пестрящим грамматическими ошибками рапортам, написанным грубым и корявым почерком, но впоследствии он понял, что не зря он получает деньги за свои доносы. Владимир читал о том, как собираются рабочие в квартирах, о том, что к ним поступают листовки. Это всё пока не стоило особого внимания. А вот то, что к ним приходил некий хорошо одетый человек, назвавшийся Поляковым, уже вызывало интерес.
  "Ваш то интерес, господин Поляков, какой в этом деле? Вы же авантюрист, притом политический, за вами грешков водится множество, и вы каждый раз выходите сухим из воды. Вы же давно на слуху, господин Поляков, зачем вам эти сомнительные встречи с этими сторонниками свержения самодержавия, господин Поляков? Ведь вляпаетесь здесь, не отмоетесь, цепи и каторга вам обеспечены. Знать бы, что вы там будете, господин Поляков, мы бы жандармов прислали к вам. А сейчас что, показания рабочего против ваших слов, и ничего не выйдет. и снова вы посмеётесь над царской охранкой. Нет, погодите, мы Божьей милостью ещё доберёмся до вас".
  Именно Поляков, в этом нет сомнений. По описанию проходит. Почему он назвался своей настоящей фамилией, а не каким нибудь Череззаборногузадерищинским? Владимир не спеша дожёвывал треугольник, размышляя над донесением. Задумчиво отложил листок в угол стола и взял папку с рапортами наружки. Вытер жирные пальцы и принялся перебирать листки. Хм... снова Поляков? А вот рапорт филера едва не заставил Ростоцкого поперхнуться чаем. Молодцы, конечно, что так оперативно взяли Полякова в наблюдение. Вспомнилось, как ему звонил Крутов со склада, докладывая о Полякове, как он спешно бросился в кабинет Зурова с вопросом "Павел Антонович, нет ли у вас кого сейчас в том районе"? Похоже, Зуров не растерялся. А вот визиты Полякова к одному из людей Бершье, если его и не удивили, то прямой визит в дом Оболенских... Уж не тех ли, чья дочь сбежала с атташе в Италию? И есть ли что общее? Поляков, Бершье, Оболенский... гм...
  Абсолютно разные люди. Связующий Поляков. А может они и не знают друг о друге? Знают. Как он бесился, лорд Бершье, когда дочь Оболенского сбежала в Италию. И при чём тут Поляков? Всё вроде яснее ясного, но что то не складывается мозаика.
  Собрав всё, касающееся недавних размышлений, в одну папку, Владимир снова подозвал Прохора.
  - Осведомитесь, милейший, у себя ли Анатолий Петрович, и доложите, что Ростоцкий приёму просит. - сказал он, так и не приступив к сладким пирожкам. Наконец, Прохор вернулся, сказал, что "велено просить". Владимир вышел и решительно направился в кабинет Любавина. Надо бы и Зурова пригласить в кабинет, тут слишком много малопонятных совпадений.

- Да, Анатолий Петрович. Тут такое заварилось, я просто обязан донести до вас. Вот почитайте рапорты и докладные, которые я отобрал из всей стопки. - Владимир Петрович принялся раскладывать бумаги перед Любавиным, касающиеся и лорда Бершье, и князя Оболенского, и Полякова, и других. Вроде разрозненные звенья, которые никак не могут быть звеньями в одной цепи, но, как ни парадоксально, они как то взаимосвязаны. И, если в памяти сохранился ещё скандал англичанина насчёт сбежавшей дочери князя, то каким боком они причастны оба к недобитым народовольцам и космополиту Полякову? И что вообще заставило приехать из за границы Полякова и наведаться лично к Оболенскому? И как светлейший князь связан с теми, кто жаждет перемен в обществе, устраивая взрывы? Тут такое складывалось, что само по себе никак сложиться не может. Но факты есть факты. Очевидное и невероятное, они рядом. Вот в этих самых докладных. И как тут наведываться к Оболенскому, к Бершье? Это вам не очередную студенческую сходку накрыть по донесению.
  - Я бы, Анатолий Петрович, пригласил бы и господина Зурова, его молодчик изрядно постарался.
  Один на один Владимир ещё мог позволить себе давать Любавину советы. Не при посторонних. Не сметь ронять авторитет действительного тайного советника. Равными можно быть разве что в бане, когда можно на короткое время забыть о чинах и званиях, сидеть после парилки, завернувшись в простыни и потягивая свежее пиво. И поговорить о чём угодно, но не о работе.
  И, пока Павел Антонович не явился пред светлыми очами генерала, можно перекинуться парой слов, сменить тему. Незачем раньше времени строить догадки. Придёт Зуров, тогда уж и о работе снова. Обсудить совпадения, послушать, что предложит Зуров, что скажет Любавин, наружку ли ставить перед домами Оболенских и Бершье, или пора Ростоцкому вновь думать, кого и как можно завербовать из чьего либо окружения.
  - Спасибо, вашими молитвами, все здоровы. Маргарита Степановна вот вот родить должна.
  Снова молчание. Куда ж денщик запропастился, не мог же он сгинуть по дороге. Зуров точно не стал бы медлить, узнав, что его вызывает к себе лично начальник департамента. "А однажды, господа, я управлял департаментом" - вспомнились Владимиру слова Хлестакова. Он побывал на этой комедии, о которой можно сказать, что до сих пор злейшей насмешки над чиновниками не было. Весь город принял молодого приглуповатого и пустяшного чинушу за ревизора. Начал рассказывать, как он пишет сочинения и закончить тем, как его должны произвести в фельдмарш... актёр в тот момент столь комично взмахнул руками и упал в распростёртые руки толстого городничего и не менее толстого Земляники, Ляпкин-Тяпкин тоже подхватил тогда Хлестакова. А потом городничий начал "авв вва вва вва"...
  - Лабардан... лабардан... - вслух сказал Владимир, осёкся. - Я так, о своём, Анатолий Петрович.

Зуров принимал рапорты от филеров. В запорошенных снегом тулупах и полушубках, с обветренными лицами, молодые и старые  они стояли вдоль стены в обычных позах: расставив ноги и заложив руки за спину. Мерцающий свет лампады  бросал пляшущие блики на позолоту иконных окладов. С иконы на филеров сурово взирал небесный покровитель полиции архангел Михаил. Византийский лик Архистратига был серьезен, выражение лица у него у него было сложное. Казалось стаж райских врат вот-вот сурово нахмурит брови и погрозит огненным мечом: «Ну что, сукины дети, сволочи, гороховые польта, зевать? Зевать, мерзавцы? Я вас!».
Впрочем, начальник наружного наблюдения Департамента Павел Антонович Зуров был настроен не менее сурово. Он распекал средних лет топтуна, по виду почтенного старовера с солидной бородой:
-Ну что Елпидофор Светозарович, змея бородатая, до скольки ты ждал «Кулика»? (Кулик это была кличка «объекта», в совокупности с Волком, Умным, Заклепкой, Быстрым, Галкой) До одиннадцати, говоришь, филин сдутый? А мне старший доложил, что после семи вы наблюдение сняли и проворонили, козлы дремучие. А у Кулика было интересное свидание с приезжим из Москвы. А вы где сидели, дурочкины полюбовники? В кабаке водку пьянствовали за казенный счет, так? Броду ты выкохал Елпидофор, да толку что. У козла тоже борода, а он все-таки козел. Поди сюда, чертополох ушастый.
Побагровев Зуров сгреб рукой физиономию соглядатая и без гнева навешал пару-тройку зуботычин.
- Виноват, так правду и скажи, но не ври, не ври мерзавец – и ткнув ещё пару раз Зуров уже добавил спокойно: По пятерке штрафу обоим, а на следующий раз вон, прямо вон, не ври! На нашей службе врать нельзя. Не доделал — винись, кайся, а не ври!"
Тут дежурный жандарм доложил что Зурова вызывает к себе начальник Департамента. Ротмистр поднялся, бросил через плечо филерам:
- Ваше счастье, что начальство вызывает, а то бы я вас, канальи, на котлеты разделал и выплюнул. Ждите.
Миновав темный гулкий коридор Зуров толкнул тяжелую дубовую дверь.
- Вызывали, Ваше Превосходительство?- Зуров взял под козырек и щелкнул шпорами.

Отредактировано Павел Зуров (2016-05-04 18:06:07)

  - Версии? Да у меня пока те же самые сведения, что и у вас, ваше высокопревосходительство, и я бы не взял на себя смелость что то утверждать сейчас. Господа, времена нынче не те что прежде, вчерашние крепостные фабриками владеют да заводы строят, и чтоб дворянин - отдельно, простолюдин - отдельно, закончились те времена.
  Его отец так и не приспособился к новым временам и новым порядкам, когда крестьян нельзя было силой держать на земле. Подались все в города в поисках лучшей, столичной жизни, имение стало пустеть... Если бы не удачная женитьба вкупе с деловой хваткой, так и стояло бы имение Ростоцких запустелым и разорившимся. Это сейчас крестьяне пашут на землях, взятых в аренду, и управляющий перенял уже готовую работу, а сам Владимир отправился в столицу служить и дальше в Особом отделе.
  Конечно, Владимир несколько идеализировал ту жизнь до отмены крепостного права, и до сих пор, несмотря на своё пребывание в Англии и созерцание прежде всего революции научно - технической, был уверен, что русского мужмка нельзя было вот так освобождать, но и держал свои взгляды в тайне. Тогда сам император, Александр II Николаевич, решил, что пора. Пора...
  - И что же думать нам, господа? Принять господина Оболенского за очередного декабриста наших дней, готового выйти на площадь с призванием отречения? Тогда, если он, конечно же, состоит в некоем, неизвестном нам, тайном обществе, нам просто необходимо установить за ним тайную слежку. За господином Поляковым... тот тип скользок больно, узнает, что следят за ним, спугнём ещё... впрочем, это уже не моя вотчина. А вот с мистером Шеффилдом, что так же фигурирует в записках, я бы сблизился с преогромным удовольствием. Посмотреть бы, кто там служит - работает у него... может, кого и привлечём к доносам. Только аккурат это надо. Окажется доносчик слишком болтливым, не только спугнём, но и скандал будет. Мне тогда только погоны спарывать да сидеть до конца жизни затворником в имении.
  Не то что Владимир против и такого исхода, жизнь в имении его вполне устраивала. Но он присягнул, заново ступая на службу, и служить готов до конца. Тем более, не самая рискованная работа, в Англии было куда больше риска. "Презренный шпион", как он иронично представлялся иногда до сих пор. Под пулю успел попасть один раз, вернувшись, перепугал Маргариту, а у неё уже тогда округлился животик.
  - А моё дело тут - постараться аккуратно побеседовать с прислугой из дома Оболенских, может, и разузнаем всё. А далее пока, простите, всё вилами на воде писано.