Этот январь был, пожалуй, одним из самых мрачных в жизни Анатолия Петровича. Правда, насколько, он еще не знал, но мысли его были мрачны. Лучшие годы потратить на борьбу с этими мракобесами, которые во времена монархии, сколько он помнил, ему было всего 11 лет, когда убили Царя Александра Второго, не давали покоя России. Тогда он поклялся Господу и себе, что будет бороться с этой заразой до конца. Поэтому он был рад служить в Департаменте полиции, и с 1905 года возглавил отдел А в Третьем делопроизводстве. Он и его люди всякое видели, и теракты, и убийства государственных деятелей, и листовки, старшие, кто служил при Александре Третьем, расказывали немало о своей борьбе с организацией Народная воля. Он видел первую революцию 1905 года, создание Государственной Думы, видел реформы Столыпина и попытки спасти погибающий режим, денежные реформы Витте... Казалось бы, надо беречь этих людей, не игноритровать ситуацию в стране, требования народа, вышедшего с мирной демонстрацией в то январское воскресенье, названное Кровавым, не убивать Распутина, при всех его грехах... Впрочем, уже трагедия на Ходынском поле в день коронования последнего Царя, было уже предзнаменованием.
       Он видел несколько реорганизаций Отдела. Но эти бюрократические проволочки, заигрывание с провокаторами и секретными сотрудниками в конечном итоге привели к тому, что теперь он никто, изгой, вне закона, теперь эти люди, взявшие власть у слабой прежней власти (нельзя было Николаю отрекаться, по мнению Любавина, но этот Царь, увы, был прекрасным семьянином и хорошим христианином, но слабым государем, и уступил тогда, когда нужно было бороться) теперь чувствуют себя хозяевами жизни и топчут своими сапогами дорогой мрамор того, что осталось от особняков и дворцов. И теперь указывают ему и тем, кто служил прежнему режиму, как жить... И это мягко сказано.
Это было ужасно. Те, кого они вчера сажали и допрашивали, теперь расстреливают и сажают его знакомых, звучат новые слова вроде "контра", везде голод, разруха, просто кошмар что творится в армии... Страна расчленена и обескровлена, и что будет завтра, одному Богу ведомо...
      Любавин, когда объявили о свержении Временного правительства и побеге Керенского, понял, что ему самому хорошо бы уехать из страны. Пока он уехал из очумевшего Петрограда в Москву, надеясь, что здесь будет поспокойнее. Он снял небольшую квартирку на окраине, старался экономить как мог, все же дефицит. И все равно, как ни топи буржуйку, не копи на черный день, пришли новые потери. Жена, Натали, умерла от воспаления легких, а детей Любавины не имели. И сам он был болен, нехватка тепла и нормальной пищи сказывались. Его дом, где он жил в Петрограде, захватила пьяная матросня, разграбили там все что можно, и он был рад, что снял эту квартирку в Москве, и перевез туда то что смог сохранить.
Он уже хотел договориться с одним знакомым, он поможет покинуть эту забытую Богом страну, но его планам не суждено было сбыться.
Он сидел в кресле у печки-буржуйки, стараясь согреться, и читал "Бесов" Достоевского, прислушиваясь к шуму сапог и голосам красноармейцев, нестройными голосами певших какой-то странный для его ушей марш, когда услышал шум мотора машины. Сердце у него упало. Он встал и выглянул в окно. Это за ним. На допрос, в подвалы Лубянки, там теперь, кажется, новая резиденция новой тайной полиции, которую завели себе большевики? Что ж, идите. У меня нет ничего порочащего, думал он. Все что могло вас заинтересовать, вы и так взяли в наших архивах, а остальное я сжег.
  - Чем могу служить, господа? - спросил он с достоинством, когда они явились. С достоинством же сел в машину, готовый ко всему. И когда его ввели в кабинет их начальника, не терял его.
    - Должен вам сказать, вы зря теряете время. - сказал он, полагая, что это допрос. - Ни с какой контрой или с белыми я не связан. Это - дабы предупредить дальнейшие вопросы.
     Он не мог даже предположить, какой оборот может обрести этот разговор, и что вырвали его из его квартирки совсем с иной целью. Как опытный человек в этих делах, сам проведший не один допрос, он уже предвидел каждый шаг и был готов молчать и держаться до конца. Он старался не смотреть на портреты нового руководства на стене. Этих людей он помнил как политических преступников, не раз бывавших в ссылке и в тюрьме. В его глазах Ленин и его соратники - просто захватившие власть преступники, он даже их досье помнил, а теперь эти люди его допрашивают, как он когда-то их.
   Надо сказать, еще когда его везли по улицам города, он заметил, что везут его в другое место. И что форма у тех, кто его вез, отличалась от одежды тех чекистов, которые пришли в свое время за его знакомыми. Наблюдательность он еще не потерял. Но, поскольку он не мог в самом дурном сне подумать о том, что им может заинтересоваться МУУР, а тем более, как увидим ниже, делать какие-то предположения, он держался выбранной линии поведения. Что еще можно было думать? Что еще, кроме расправы, можно ожидать от них, именно от них, потомков тех, кто, простите, служил ему и ему подобным?... Это было настолько немыслимо, что ему даже в голову не приходили другие варианты...

Отредактировано Анатолий Любавин (2016-11-21 00:19:47)