Такое рано или поздно случается у каждого. Та или иная драма обязательно случится. Или несчастье. И Анатолий Петрович был не исключением. Он был в Петербурге, когда ему написал его управляющий, Любавин был крестным отцом его дочери, семья Петровых были для него практически членами его семьи. Практика сближения преданных слуг и господ есть не только в литературе, но описано это очень ярко: Бэрриморы, слуги Лаврецкого, это самые немногие примеры. Но и драмы у них бывают пострашнее чем у Бэрриморов. У Михаила Кузьмича (дворовые его называли с уважением Кузьмич) была дочь, которая не очень счастлива вышла замуж (она и была крестницей управляющего). Муж, зять управляющего, к сожалению, много пил и нещадно колотил всю семью, когда буянил. В тот раз он сильно разошелся, и почему-то в пьяном угаре ударил себя ножом прямо под ключицу. Подозрение пало на его жену. И ее обвинили в убийстве, т.к. местные "бертильоны" были уверены, что сам себя человек не может так ударить. Девушку жаль, у нее уже двое детей, которые останутся сиротами... Управляющий обратился к барину, он не хотел привлекать полицию, это лишняя огласка, и пятно на репутации и Петровых, и Любавиных как хозяев. Пока это только местные обвинения, еще можно что-то сделать, пока Глафиру не арестовали уже жандармы.
   Анатолий Петрович, мрачный, решил посовещаться насчет этого дела с Зуровым, тот прежде служил жандармом. И имел опыт. Для разговора они выбрали нейтральную территорию, небольшой ресторан в античном стиле, там было много статуй, правда, все копии, но очень хорошие, в том числе статуя Эпигона "Галл, убивающий себя и свою жену". Но Любавин пока не обращал на это внимание. Он бывал в таких ресторациях по долгу службы, в основном они французские, и относительно недавно там появился татарский и русский персонал. Как правило они находились рядом с другими увеселительными заведениями, или были частью гостиниц. Только недавно, с 1861, посещение таких мест разрешили женщинам. Подавалась там французская или русская кухня, рестораны служили местом для банкетов или в качестве литературных клубов. Что и настораживало Любавина. В таких вот "растеряциях" (т.к. там можно легко потерять бумажник, например, эти заведения посещались и криминальными элементами) собирались члены "Народной воли", а под цыганские хоры и оркестры можно было обсуждать дела, не боясь, что подслушают. Чем он теперь и воспользовался.
  Они воспользовались перерывом на обед в своем департаменте и отправились в такой ресторан "У Синицына". Любавин обратился к официанту:
  - Любезнейший, нам столик на двоих, пожалуйста. Что будете заказывать, Павел Антонович?
  Пока они ждали, что им принесут заказ, Анатолий Петрович рассказал Зурову то, что у него случилось с крестницей.
  - Так вот... Что, по-вашему, может помочь бедняжке, Павел Антонович?

Отредактировано Анатолий Любавин (2016-03-24 23:35:55)

- Видели, Анатолий Петрович? Ну что за мерзость! Что это за разделение на чистых и нечистых? Чем унтер-офицеры не заслужили право посещать общественные заведения?
   - Мне это тоже не понятно, но, может, на это есть какие-то причины?  Я поговорю об этом с господином обер-полицмейстером, - заметил Анатолий Петрович.
Что у вас за порядки такие, пани Стася? что это тут у вас за запреты на собак и унтер-офицеров?
- А это вы, паны власть, внушайте господину обер-полицмейстеру Петербурга не я эти поганые приказы пишу, не я их издаю. У меня самой покойный отец был хорунжий. Да не обращайте внимания, паны власть, висит и пусть висит для виду, у меня отказа господам унтерам нет.
- Ну что ж, хорошо, - улыбнулся Анатолий Петрович. - Мне, пожалуй, то же, что и моему спутнику. Нет, нет, мне бы, конечно, было приятно, но я это уступлю господину ротмистру. - пошутил он. - Вы знакомы с хозяйкой, Павел Антонович? Очень милая женщина. - обратился он к Зурову, когда та ушла выполнять заказ.
Ему хотелось есть, но это, скорее, на нервной почве. И заесть чем-то волнение хотелось, и кусок в горло не лез, поэтому он не хотел тратить время на выбор блюд. Кофе по-варшавски он выпьет в любом случае, он хотел взбодриться и расслабиться, а дружелюбная пани Стася вовремя подняла настроение, впервые за сегодняшний день ему захотелось есть и шутить.
- Плохо дело. Скажите, вашу крестницу уже арестовала полиция? Ей предъявили обвинения? В таких случаях как убийство аресты не задерживают. Про хорошего адвоката я не упоминаю, это само собой. Что говорит следователь? Почему предполагают что это убийство, а не самоубийство?
   - Очень плохо, и у нас очень мало времени. Глафиру могут взять в любой момент. Как получил утром телеграмму от Кузьмича, так весь на взводе все утро. Следователь считает, что это убийство, что так самого себя не ударишь, сверху ножом под ключицу. А я сомневаюсь. Глафира не той комплекции, и не очень понимает в таких вещах, чтоб так бить, да и сила нужна, она не той комплекции даже. А как доказать, не знаю... Она скорее утопилась бы от его побоев бы, или отравилась. Сил у нее немного, да и я ее знаю с детства... Не способна она на такое, скорее терпит все, бедная...
  Тут как раз вошел какой-то интеллигентный человек явно простого звания в сопровождении молодой дамы. Это был военфельдшер Миронов. Герой последней Русско-турецкой войны. На вид ему было лет сорок, и он планировал вскоре жениться. В ресторане он назначил девушке свидание, и хотел сделать ей предложение. И его тоже смутила надпись у входа.
  - Что значит, нижние чины не пускать? Надо разобраться. Душенька, прости. Мне рекомендовали это заведение, но, похоже, вышла ошибка...
Прямо в доказательство его сомнений к ним обратился какой-то пьяный молодой офицер. Он был уже в достаточной кондиции, и язык его заплетался.
  - Эй, милейший, вы что, читать не умеете? Нижние чины не впускать. А это что за прелесть? Малый, не уступишь? - он увидел девушку и протянул к ней свои ручищи...
   Любавин все это видел, и чувствовал, что багровеет:
   - Простите, Павел Антонович, кажется, надо вмешаться...
   Он так и гаркнул на офицера:
   - Попрошу вести себя прилично, господин корнет. И сейчас же извинитесь перед дамой.

Отредактировано Анатолий Любавин (2016-04-03 17:44:05)

-Плохо дело. Бытовые драмы вещь распространенная, если покойный тиранил семью и у вашей бедной крестницы нет ни свидетелей, ни алиби, то следователь будет так вести дело, чтобы её обвинить. Но вы говорите: она хрупкая женщина и не могла ударить с такой силой? Скажите, а Глафира Михайловна невысокого роста? А её покойный муж высокий? Если это так, то она не могла ударить ножом с такой силой. При ударе под ключицу нож идет вертикально вниз, чтобы убить нужно чтобы лезвие пробило легкое, это удар с большой силой. Как следствие- нож должен опускаться с большой высоты, намного выше плеча жертвы. По логике следствия Глафира Михайловна должна на стул взобраться, а потом уже размахивать ножом. Но логика и уголовное следствие… Вы меня поняли, Анатолий Петрович. Нам нужен хороший судебный врач. И специалист по технике ножевого боя. Заключение медицинской экспертизы напрочь опровергнет заключение следователя. Надо будет обратиться в отделение уголовного расследования к судебным врачам. Но… часто ли убивают ножом под ключицу? Насколько знаю, такой удар знают в двух местах: в цыганской среде, он называется цыганский хват, и в технике военного боя. Следовательно, военные медики его тоже знают.
   - Как раз именно так. Она хрупкая и маленькая, и уж точто такие-то удары - она если владеет ножом, то только на кухне, и то ее мать с этим лучше справлялась. А он рослый детина. Да... Нам надо бы специалиста найти...
   Анатолий Петрович приуныл. Похоже, ничем уже не помочь Глафирушке, ведь где они сейчас найдут такого человека? А счет шел на часы, в любой момент могут прислать телеграмму об аресте Глафиры... И что тогда делать? Как доказывать? Зуров прав, такой удар может нанести только дюжий мужик, имеющий уже опыт обращения с таким оружием. К тому же так бьют самого себя. А он, начавший службу в уголовном сыске Департамента полиции, тоже знал, как непросто все это доказывать...
  И тут их отвлек тот пьяный корнет, обидевший военфельдшера.
  - Анатолий Петрович, можно я корнету в рыло дам? Я аккуратно, а то он, не дай бог, дам обидит.
  - Я сам. - выражение лица Любавина не оставляло никаких сомнений. Как он решил ситуацию, мы видели. Благодарность не заставила себя ждать.
  -О, благодарю вас, ваше превосходительство… Володя, он… Господин Миронов двадцать лет в армии, он не одну войну прошел, был ранен и тут такое неуважение… Спасибо вам, ваше превосходительство.
  - Не стоит благодарности. Господин Миронов, вот мы с господином ротмистром были бы вам очень благодарны, если бы вы немного подсказали нам... Мы в затруднительном положении и здесь нужна помощь профессионала вроде вас.
   - Я слушаю вас. - Миронов последовал приглашению господ и стал внимательно слушать. Любавин на всякий случай не стал говорить, что проблема касается лично его. То, чем он может поделиться с Зуровым, он не может сказать человеку, которого видит впервые в жизни. Просто, что они ведут расследование, и дочь его знакомого вот-вот могут посадить по подозрению в убийстве, тогда как это было самоубийство. Он рассказал технические детали дела, про характер ранения. А как доказать, он не знает.
  - Понимаю. Если все как вы говорите, то действительно девушка не могла это сделать. А доказать можно или на месте... или... Вы видели статую Эпигона "Галл, убивающий себя и свою жену"? Там запечатлен именно такой удар, какой вы мне описали. Так сверху вниз под ключицу можно ударить только самого себя.
  Они еще не обратили внимание на копии античных статуй, которыми был украшен зал. А Любавин при этих словах поднял голову и увидел как раз то, о чем говорил военфельдшер.
  - Смотрите... - сказал он ротмистру. - Кажется, задача решена. Только как это передать следователю? Благодарю, господин Миронов. Я отныне ваш должник на все времена...